Первый отрывок здесь.
Второй отрывок, продолжение.
Третий отрывок, продолжение.
Четвертый отрывок, продолжение.
Пятый отрывок, продолжение.
Шестой отрывок, продолжение.
Седьмой отрывок, продолжение.
Восьмой отрывок, продолжение.
Я текст изначально позиционировал как помесь fantasy с жюльверновкой и альтернативкой, вот в действие и вступил Фафнир - дракон, охранявший клад Нибелунгов.
Как и пятнадцать столетий тому из золотисто-розовых, подсвеченных восходом полос тумана над Днестром, начали выплывать фигуры всадников. Два десятка, еще два, и еще...
Шли уверенно, крупной рысью. Волной. Отблески зари сверкали на деталях упряжи, кокардах и эфесах сабель.
— Эскадрон и полуэскадрон, — оценил Барков. — Не меньше. Две с лишним сотни. А нас всего тридцать четыре. Эх, мне бы таланты Бонапарта или Фридриха Великого с Кутузовым... Поручик?
— Слушаю?
— Они пока не сообразили, что атаковать редан можно с трех сторон, с четвертой река. Будут бить в лоб, с северного и западного направлений. Подпустить как можно ближе, бить по офицерам прицельно. Залповый огонь — лошадям в грудь и шею. С наскока они нас не возьмут, обязательно перейдут в пехоту и начнут правильную осаду, а в этом случае мы долго не продержимся — вы воды сколько взяли?
— Как и обычно на ночь, четыре ведра. Осталось два с половиной. И сухари еще...
— Не ваша вина, кто б мог предполагать. Смотрите внимательно, к палаткам австрийцы отправили всего несколько человек, пять или шесть, отсюда плохо видно. Сосредотачиваются левее, спешиваются... Конечно, редан кавалерией не возьмешь, а они обучены действовать и как пехота.
— Погодите-ка, Алексей Григорьевич. Парламентер? Точно парламентер!
Офицер в черно-золотом драгунском шлеме с большим белым платком в поднятой руке уверенно зашагал к валу.
— Не стрелять! — прикрикнул Львов.
— Господа! — раздался голос австрийца. Говорил он по-русски с заметным немецким акцентом. — Я требую командира для переговоров!
— Я пойду, — сжав зубы процедил Львов. — Законы войны! Я один тут в форме офицера!
— Идите, все обойдется, — подбодрил граф. — Не спускайтесь вниз. Пока не убрано белое полотнище они и мы стрелять не вправе. Вы командуете, поручик, вам и говорить.
Львов вышел на гребень вала. Чуть поклонился. Австрияк ответил тем же.
— Обер-лейтенант кавалерии Генрих фон Баттен, к вашим услугам.
— Поручик Дмитрий Львов, — переговоры шли на немецком.
— Господин поручик, командиром второго эскадрона тринадцатого драгунского полка майором Людеке я уполномочен предложить вам почетную сдачу. Город Каменец-Подольский ночью взят нашими войсками . Пути к отступлению отрезаны. Вам и вашим солдатам гарантируется обращение по уложениям конвенции о военнопленных, офицерам будет оставлено личное оружие.
— Герр обер-лейтенант, я нахожусь на полевом выходе и ничего не слышал про объявление войны между нашими державами. Таким образом я считаю вас стороной напавшей, и буду сопротивляться до последнего вместе со своими подчиненными. Простите, если я вас задержал. Это решение окончательно.
— Как вам будет угодно, — откозырял австрияк. — Я посчитаю за честь сразиться с таким уверенным и чтящим присягу противником.
* * *
— Никого нет, — ошеломленно сказал Прохор Ильич, быстро обследовав палатки. — А стреляли долго... Спрятались?
— Спрятаться можно только в раскопе или блиндаже у берега, — ответил Тимоти. — Машина на месте, я ее видел. Что будем делать? Положение-то хуже не придумаешь! Ойген, есть соображения?
— Нет.
Бравая троица возложенную на них миссию не выполнила. Лошадей и пролетки добыть не удалось, сами едва не попались в лапы австрийцев, едва ноги унесли.
Против ожиданий в помещичьем доме господина Садофьева-Лозинского горели окна, на дворе усадьбе наблюдалось бурное оживление, граничащее с паникой. Суматошно бегала прислуга, запрягали коляски и грузили на них вещи. Мадам Садофьева, дама под стать супругу полнокровная и тучная, рыдала в голос на крыльце, закрыв лицо ладонями. Сам барин распоряжался, отдавая противоречивые команды, превнося в происходящее еще больший хаос. Прохор оторопело уставился на девок, волокущих к экипажу огромную перину.
— Господин Са... — начал было мсье Вершков, но помещик замахал руками, уподобляясь раскормленному гусю:
— Не время, судари мои, не время! Видите, что делается? Я сам служил когда-то, понимаю-с! Пушки бьют! Война!
— Нам хотелось бы попросить...
— И думать забудьте, у меня семья, дочери! Надо уезжать!
— Куда?
— В город! Под защиту крепости! В гарнизон!
— Ума решились? — грубо сказал Прохор, подавляя острое желание встряхнуть толстяка за манишку. — Какой, к ядреной матери, город? В той стороне артиллерия и стреляет! Погибнете! Вам надо в Ушицу, оттуда в Винницу! Прочь от границы! И налегке! Да скажите вы своим дурищам перины бросить!
— Марыська, бросай перину! Александра Львовна, душенька, ну не плачьте! Поехали скорее! Семен! Аглаю с Лизанькой приведи, время теряем! Да шевелитесь же!
Больше ничего путного от впадающего в истерику и до полусмерти напуганного помещика добиться не удалось. После отбытия маленького каравана и впрямь направившегося к тракту на Ушицу (хоть одного разумного совета послушались!) в усадьбе остался только бесполезный рабочий мерин, двуколка в каретном сарае и престарелый кузнец, оставленный присматривать за домом.
— Ну дела, — помотал головой Вершков. — Только пыль столбом на дороге, прям блудницу вавилонскую на звере увидели... Чего перепугались? Австрияки чай не азиаты какие, мирное население резать не будут. Тут вам Европа, цивилизация...
— Давайте возьмем мерина, — предложил Ойген. — На него погрузим вещи, а сами постараемся уместиться в автомобиле.
— Нас восемь человек, — напомнил Тимоти. — Друг у друга на головах сидеть? В деревне есть телеги, купим у крестьян...
— А ну молчите! — вдруг цыкнул Прохор и увлек компаньонов в тень между барским домом и пристроенным к нему флигелем. — Тихо, ни слова больше... Всадники!
Спустя минуту на обширную площадку перед фасадом дома с клумбами и гипсовыми вазончиками рысью влетели десяток кавалеристов — при саблях, с карабинами за спиной. Осмотрелись, обменялись несколькими резкими фразами на немецком и вновь канули в ночную тьму. Кажется, поскакали к реке.
— Не наши, — мрачно сказал Прохор. — Возвращаемся, только как можно осторожнее! Сейчас бегом к распадку, там начинается большой овраг, никто не заметит...
— Туман на берегу — наш союзник, — подтвердил Тимоти. — Мистер Вершков, это были австрийские военные? Раз так, мы оказались на территории, занятой армией Австро-Венгрии?
— Не обязательно, — вмешался Ойген. — Разведывательный рейд, малыми силами... Настоящая лавина хлынет завтра-послезавтра.
— А нам-то что? Война войной, но мы люди гражданские. Проверят документы, отпустят.
— Американцев может и отпустят, а вот графа и мсье Вершкова могут интернировать. Если Австрия объявила войну России, конечно...
— Извини, об этом не подумал. Словом, надо сматываться и как можно быстрее. Пошли к оврагу.
Когда до лагеря оставалось немногим больше километра, началась ожесточенная винтовочная стрельба, бой шел у берега и Прохор однозначно определил, что разъезд неприятеля сцепился с охранявшими концессию саперами. Значит и остальные наверняка попадут под горячую руку! Катастрофа!
— Нападем только если встретим единичного всадника, — прошептал Тимоти. — В крайнем случае — двух. Связываться с регулярной армией у меня нет ни малейшего желания... Захватим лошадей. Надеюсь, все умеют ездить верхом?
Обошлось, по дороге к палаткам никого не встретили, ни своих, ни чужих. Ойген только заметил, что с курганом происходит нечто странное, «память земли», неизвестный науке магнетизм этой ночью был активен как никогда раньше...
Лагеря достигли к окончанию перестрелки, заметили промелькнувших в тумане кавалеристов, на галопе уходивших к северу. Стычка завершилась вничью? И куда все-таки подевались Джералд, Ева и прочие? Начали обыскивать палатки.
— Не хватало только потеряться, — сокрушенно сказал мистер О’Донован. — Брат моего папаши в время гражданской войны попал в плен к северянам, семь лет ни одного известия — а оказалось, что дядя искал нас в Вирджинии, когда семья переехала в Техас... Нашел случайно, после того как в газетах напечатали, что на папашином участке нашли уйму нефти. Нет ничего хуже потеряться во время войны.
— Они рядом, — ответил Прохор. — Вместе с его сиятельством, он знает толк в таких делах, с Алексей Григорьичем не пропадешь. Пойдемте к саперам, проверим...
— Нет, — остановил Вершкова Ойген. — Слышите? Кавалерия! И, по-моему, военных куда больше чем прошлый раз! Надо укрыться, еще три минуты и они будут здесь! Да и туман рассеивается, ветер поднялся!..
— Опоздали, — выдохнул Тимоти, рассмотрев приближающихся со стороны Усти всадников. — Скорее на кухню, спрячемся между ящиками! Хоть какой-то шанс!
В хозяйственной палатке аккуратно складировали все ненужное, начиная от полевых печек и деревянных контейнеров с шанцевым инструментом и заканчивая множеством вещиц, которыми всегда обзаводишься при длительной работе в полевых условиях — фонари, складные стулья, железные емкости из-под керосина, даже маленькая динамо-машина. Палатка была забита барахлом чуть не под потолок.
— Вот сюда, к стене... — Тим вынул нож и сделал в брезенте небольшую прорезь. — Заодно понаблюдаем. Ого, да их тут множество! Целая армия!
Несколько австрийских солдат спешно обыскали лагерь — никого; заметить сидевших за грудой хлама концессионеров было сложно, а драгуны ограничились самым поверхностным осмотром и побежали назад, докладывать командирам, целиком сосредоточившимся на редане, в котором засел противник.
Было совершенно непонятно, что именно защищают в этой безлюдной местности русские и ради чего устроено полевое укрепление без дополнительного прикрытия — рядом нет ни единого важного объекта! Это примерно то же самое, что встретить посреди Сахары одинокую москательную лавку.
Загадка, объяснить которую словами поручика о «полевом выходе» невозможно. Слишком далеко от крепости и квартир находившихся возле границы полков.
Достаточно рассвело, чтобы со стороны лагеря рассмотреть остатки римского вала, вдобавок туман исчез, лишь над рекой ползли белесые полосы, скрывавшие холмистый бессарабский берег.
— Продержатся полчаса, — уверенно сказал Прохор. — Не больше. Помочь им невозможно. Одно только чудо Господне...
— Сдаться? — предположил Тимоти.
— Если там его сиятельство, ни о какой сдачи и мыслей быть не может. Слышите, опять начали стрелять. Вы оставайтесь, а я пойду...
— Не надо никуда ходить, — хладнокровно сказал Ойген, взяв Вершкова за плечо.
Нет, не Ойген! Хаген! Перевертыш сменил облик так быстро, что никто и не заметил, без единого усилия и малоприятных эффектов, обычно сопровождавших «превращение». Прохор машинально перекрестился.
— Вёлунд был великим кузнецом, но Регин превзошел его в мастерстве, — значительно вымолвил мажордом бургундского двора. — Жаль, что здесь нет меча, принадлежавшего Зигфриду, с ним было бы легче. Не сходите с места и ждите...
— Чего это он? — шепнул Вершков на ухо Тимоти.
Хаген поднялся и молча зашагал к выходу.
— По-моему, он твердо уверен в том, что делает... Главное не мешать.
* * *
— Хорошо бы сейчас коньяку, — сказал Барков по-французски. — Невозможно воевать без легкого хмелька. Особенно зная, что положение безнадежно и надо отдавать себе в этом отчет. Остается забрать с собой побольше врагов и с тем считать долг выполненным.
— Завидую вашему оптимизму, — хмыкнул Джералд. — Как в романе, черт возьми! Четыре мушкетера, Ла-Рошель, бастион Сен-Жерве... Возьмите, фляга с тридцатилетним «Арманьяком» у меня всегда с собой.
— Ваше здоровье, господа! Никто больше не желает?.. Нет? В таком случае, командуйте, господин поручик!
— Пулемет бы сюда, — с оттенком мечтательности в голосе сказал Львов. — Но чего нет, того нет... Мадемуазель, при виде крови вы в обморок не падаете?
— Нет, — холодно ответила Евангелина.
— Прекрасно, если кого заденут, займетесь ранеными. Кривелев!
— Слушаю, вашбродь! — гаркнул фельдфебель.
— Подойдите, покажу... Бить прежде всего по офицерам, видите австрийцев с золотыми галунами? Там, правее? Слишком близко неприятеля не подпускать, не знаю, есть ли у них ручные гранаты... Закидают, настила над реданом нет.
Первые минуты сражения прошли в вялой перестрелке с больших расстояний, саперы старались не тратить патроны зря. Лорд Вулси, сквозь зубы поругиваясь не неудобство трехлинейки, занимался штучной работой — на охотах в Слоу-Деверил Холл он снимал куропатку с двухсот сорока ярдов, а это прекрасный результат. Точность винтовки Мосина, разумеется, заметно уступала шедеврам лучших мастеров Европы, находившимся в оружейной комнате фамильного замка, но приноровиться можно было.
Четверть часа спустя стало окончательно ясно: это окончательный и бесповоротный конец — двух саперов убило, шестерых ранило, австрийцы провели грамотную рекогносцировку и атаковали сразу с нескольких направлений, прикрываемые плотным огнем с дальней позиции.
— Что-то происходит! — вдруг заорал граф, одновременно перезаряжая трехлинейку. — Ева, да пригнитесь же!.. Вы ничего необычного не чувствуете?
— Жарко, — непонятно ответила мадемуазель Чорваш. — Все вокруг будто в огне, я это физически ощущаю! Курган!
— Нет, не курган! Нечто другое! Землю под ногами встряхивает!.. Ах ты ж!..
Свистнула пуля, по касательной задевшая Баркова чуть выше локтя.
— Да пустите же, ерунда! Крови почти совсем нет, легкий ожог! Голова кружится...
Перед взглядом его сиятельства все поплыло — что за напасть? И при тяжелейших ранениях в Манчжурии всегда оставался в сознании, а тут из-за ничтожной царапины повело, будто пьяного извозчика!
Царапина не при чем, все обстоит иначе — неизвестная сила выплеснулась из ранее запертого источника.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что над ограниченным Днестром полуостровом шириной в несколько верст разошлась кольцеобразная волна горячего воздуха, искажающего привычный облик зримого мира — такое марево поднимается над нагретым солнцем гудроном или черепичными крышами в южных городах. Тотчас возник странный звук — поначалу тихий свист, похожий на тот, что слышался при открытии гробницы, затем свист перерос в закладывающий уши вой, но принадлежащий не живому существу, а природному явлению — урагану, смерчу или торнадо.
Утро было ясным и спокойным, ветерок налетал со стороны возвышенностей, с северо-востока, день обещал быть ясным, без единого облачка. Откуда взялись резкие, едва не сбивающие с ног порывы, поднявшие волнение на Днестре и закручивающие в вихорьки пыль с сухой травой объяснить не сумел бы никто. Это напоминало хамсин в Палестине или Аравии — жаркий, обжигающий кожу ветер, швыряющий в лицо мусор и песчинки.
Забеспокоились драгунские лошади, животные стократ острее человека чувствуют незримую опасность, истекающую из сфер, человеческому разуму не постижимых. Выученные боевые скакуны, привыкшие за годы службы к ружейной стрельбе и грохоту орудий на маневрах, к безусловному послушанию и командам хозяина вдруг понесли, обуянные ужасом — сдержать удалось едва половину. Сбрасывали всадников, били копытами, исходили пеной, потом сбились в табун и вихрем пронеслись в сторону Усти.
Ни о каком продолжении боя в такой обстановке и речи быть не могло — особенно когда на фоне воющего ветра послушались иные звуки, не то удары в гигантский барабан, не то поступь какого-то чудовищного существа.
— Ложись, ложись! — неимоверным усилием воли Барков сбросил навалившуюся одурь. Пинками отогнал саперов от амбразур. — Головы не поднимать! Джера-алд! Да проснитесь же! Ева! Бросьте «Маузер», он вам уже не поможет!
— Это верно, — кивнула смертно побледневшая венгерка. — Вы хоть понимаете, что делается граф? Посмотрите вторым взглядом! Нашим!..
Его сиятельство зажмурился, отбросил ненужные мысли и эмоции, постарался максимально сосредоточиться.
Три ярких световых линии сошлись в радугу, преобладали алый и лимонно-оранжевый цвета, но все сильнее и сильнее нарастала доля холодного сине-голубого, водопад лазури изливался сверху, с небес, стекаясь лучиками к одной-единственной точке подобно звезде, втягивающей в себя чужой, не принадлежащей ей свет. Зрелище сюрреалистическое и захватывающее, прежде не виданное.
Хочется окунуться в этот свет, придти к нему, впитать его...
— Да что с вами! — Евангелина с размаху влепила графу оплеуху, оглушительную как пушечный выстрел. Дама, а рука как у гренадера. Синяк на скуле будет. — Вернитесь!
— Я вернулся, — прохрипел Барков, очнувшись. — Хотите знать правду? Вся компания в сборе! Включая вашего зубастого приятеля с берегов Рейна! И он набрал достаточно силы, чтобы воплотиться!
Второй эскадрон двенадцатого драгунского полка принца Евгения Савойского терпел сокрушительное, окончательное и безусловное поражение. Сражаться с таким противником кавалеристы Австро-Венгрии не умели, да и не могли.
— Пресвятая дева, — только и вымолвил слегка очухавшийся Робер де Монброн. — Фафнир... Проклятая скотина! Пришел на зов!
На поле между реданом и лагерем бесновалось удивительное существо — огромных размеров змей с четырьмя лапами и сложенными на спине крыльями, да только его истинный, плотский облик могли видеть одни лишь обладатели «дара», прочие же замечали серовато-серебристую туманную тень имевшую вид дракона, будто срисованного с гербовых щитов старейших дворянских семей Европы.
Обезумевшие лошади удрали все до единой, и тем всадникам, что сумели удержаться в седлах, следовало потом до конца дней возносить хвалу Господу Богу за вразумление эскадронных скакунов, чьи древние инстинкты оказались сильнее благоприобретенного послушания. Безлошадным повезло меньше.
Вернее, не повезло совсем.
Началась беспорядочная пальба — в воздух, в своих, в любую тень. Трава покрылась изморозью, при дыхании появлялся пар, теплое августовское утро заместилось морозными сумерками. Мир терял краски, становясь монохромным, будто гравюра в старинной книжке — только два цвета, черный, белый и множество полутонов, в которых люди выглядели вышедшими из могил призраками, деревья расползающимися пятнами тумана, а солнце — слепяще-ярким угольным диском. А главенствовало над этим странным универсумом единственное существо, обладающее своим, уникальным цветом — разъяренный золотой дракон...
— По мне, так лучше австрияки, — бормотал граф, наблюдая за происходящим. — Хоть десять эскадронов, хоть дивизия, хоть корпус — один против всех выйду, слово чести...
Дух Разрушения занимался тем, к чему и был предназначен извечно — убивал. Изощренно, методично и стремительно. Однако и приведенное слово — «убивал» — тут малоуместно, ибо нельзя обвинить в предумышленном убийстве слепую стихию. Никто не обвинит в таком преступлении человека, прихлопнувшего надоевшую и мешающую козявку...
Обычный дракон из чудесных сказок атакуя противника должен бить лапами и хвостом, дышать пламенем, хватать противника зубами — как и всякое живое существо. Фафнир живым не был — мыслить и сознавать свое бытие еще не означает быть по-настоящему живым, — он действовал иначе. Змей воздействовал на разум и живую плоть своей таинственной силой, заставляя людей уничтожать самих себя.
Острие хвоста мимолетно коснулось драгунского ротмистра, и так уже скатывающегося к безумию. Ротмистр вытянулся, будто на строевом смотре, уставился невидящими глазами в небо с черным солнцем, выхватил саблю, взялся обеими руками за лезвие и медленно-медленно перерезал себе горло справа, еще успел почувствовать, как на смертном холоде пальцы оросились горячим — кровью из артерии...
Рядовой Стеклы из Градца-Кралове взорвался изнутри, будто снаряд проглотив. Его разметало в клочья, от человека осталось лишь мокрое алое пятно, кости обратились в слизистую взвесь.
Обер-лейтенант фон Баттен, недавно ходивший к русским парламентером, увидел перед собой золотую оскаленную морду невиданного монстра, сказал по-немецки «Да, я это сделаю...» и застрелился последним патроном, предварительно убив семерых сослуживцев, не оказавших никакого сопротивления.
Вахмистр Мариан Халевский из Лемберга подобрал валявшийся у ног острый камень, выколол им себе оба глаза и умер через несколько минут от болевого шока.
Рядового Штудента в единый миг охватило холодное белое пламя, сохранившаяся искра разума подсказала ему, что следует упасть на землю и попытаться сбить огонь. От Штудента остались только жирный серый пепел, немедля подхваченный ветром, несколько оплавившихся пуговиц и деформированные страшным жаром металлические части карабина.
Рядовой Фолькер вспорол себе живот.
Рядовой Хайнеге умер мгновенно, от разрыва аорты.
Рядового Лукача ударом невероятной мощи отбросило в Днестр и он утонул, пускай и умел плавать: были сломаны все ребра, ключица и позвоночник.
Капитана Валишевского увлекло в странный водоворот, бешеный серый вихрь. Очнулся он живым и здоровым на каменистой равнине и увидел два заходящих солнца: багровое и золотистое. В воздухе сильно пахло нашатырным спиртом. Дальнейшая судьба Валишевского неизвестна.
Кошмар продолжался совсем недолго — от силы десять минут, растянувшиеся для наблюдателей надолго, перед глазами Евы, графа Баркова и прочих концессионеров всё происходило медленно-медленно, Фафнир будто приостановил течение времени, давая своим давним противникам возможность насладиться зрелищем.
Что и говорить, спектакль произвел впечатление. Дух Разрушения наглядно продемонстрировал свою необозримую мощь. Наслаждайтесь, господа.
Закончив расправу золотой дракон потоптался на поле и вдруг улегся, обернувшись хвостом, будто кошка. Затих. Всем кроме Баркова и Евы казалось, что неподалеку от Траянова вала на землю спустилось облако причудливой формы, напоминавшее огромного крылатого змея.
— Мне чудится, или это приглашение к разговору? — первым сообразил Джералд. — Бояться нечего, пожелай Фафнир немедленно убить нас, он бы это давно сделал. Граф, прикажите всем не двигаться с места и, желательно, даже не шевелится. Я пойду к нему.
— Мы все должны пойти, — отозвалась Ева. — Вы придумали хорошее слово для обозначения нашей компании, милорд — «концессия». Хорошее, однако неправильное. Мы семья. Гунтер, Гернот, Гихзельхер, Кримхильда. Зигфрид. Хаген. Фафнир. Сага о Нибелунгах не завершена, последние строфы не написаны. Идем. Я его не боюсь.
— Поручик? — угрожающе произнес Барков. — Сидите здесь тише мышей, незаметнее блох! Чтоб ни шороха!
У белого как полотно Львова хватило сил только согласно прикрыть веки.
— А вот и Хаген, — вытянула руку Евангелина, спустившись с вала. — И Тимоти с мсье Вершковым... Будет тихая семейная встреча, вам не кажется? Бургундцы и их фамильное проклятие. Наше проклятие.
— С виду он не такой и страшный, — пробурчал Робер, не выпускавший из руки пистолет. — Так, клочок тумана. Морок.
— Ты не видишь истинной сущности.
— И вовсе не жажду. А если мы против ожиданий останемся в живых, поеду на целый год в Люцерн или Карлсбад, в санаторий для нервических больных. Причем лечение обойдется в целое состояние.
— Раз ты способен шутить, значит не всё потеряно.
Грязные, оборванные и взъерошенные концессионеры выглядели не ахти — лорд Вулси, при любых обстоятельствах поддерживавший лоск истинного джентльмена, и тот ныне походил на бродягу из сомнительных кварталов пролетарского Ист-Энда.
Блистал один только Хаген из Тронье — высокий, соломенноволосый, с бездонно-голубыми спокойными глазами, окладистой короткой бородой и королевской осанкой. Одет он был, конечно же, в прежний «колониальный» костюм Ойгена Реннера, песочные брюки и курточку-френч с карманами, но поверх нее сияла испещренным тонкой гравировкой металлом лорика Вёлунда, а в левой руке был круглый щит, от которого волнами исходило тепло...
Тепло и ярко-алое свечение, в противовес льдисто-лазурному мерцанию Фафнира.
— Живы-здоровы? — искренне обрадовался Тимоти, ничуть не обращая внимания на дракона. — Видели, тут такое было?!
— Помолчи, — веско сказал Хаген. — Не время пустословить. Он позвал нас.
Нависавший над «бургундской семьей» вязкий сгусток марева начал уплотняться и съеживаться, принимая видимую глазу форму — на этот раз дракон решил обойтись без изысков и ненужных реприз, выбрав для телесного воплощения любимый им облик карлика-дверга Альбриха, еще одного загадочного героя «Саги о Нибелунгах», связанного с сокровищами мистическими узами...
